Утро выдалось пасмурным, как и предполагали ушлые на предположения спецы из
7го отдела. Наружное наблюдение уныло мокло вдоль всей дороги из аэропорта,
пряча под прорезиненные галстуки рации. В аэропорту тщетно принюхивались замаскированные
под немудрящих дворняжек псы с еще той выучкой и родословной. Напичканные аппаратурой
кадки с фикусами зря мотали пленку. Штатные сотрудники валялись по углам с
красными носами, вприпрыжку носились в детских платьицах или молча листали
выданные на складе экипировки пожелтевшие газеты. Поскольку операция проводилась
не рядовая, раз в десять минут из старательно заплеванной урны показывалось
лицо самого подполковника Злояйцына, который оценивал мгновенным взглядом обстановку
и скрывался в урне, неслышно опуская подпружиненную крышку. Все ждали. Ждали
долго. И время пришло.
— Рейс 4410 из Нью–Йорка совершил посадку! — многозначительно прокуковало
радио и громко задышало, забыв отключиться.
— Приготовились! — буркнул в лацкан Злояйцын. Двое пьяниц, не сговариваясь,
встали и неуверенно побрели друг к другу с тем, чтобы столкнуться точно на
середине пути. Морщинистая и несколько потертая девочка высморкалась в платьице,
незаметно сунула мячик под сиденье и оглушительно разревелась. Кадки загудели
в полную силу, а одинокие брюнеты стали томно обмахиваться газетами справа
налево. “Моя школа!” — хвастливо подумал Злояйцын, осматривая в перископ слаженную
работу всех сотрудников.
Объект, американский шпион средней руки, прошел таможню с высоко поднятой
головой и здоровенной белозубой улыбкой. Последняя держалась на нем уже сутки
и помогала хранить спрятанные за ушами фотокамеры. “Индюк!” — неприязненно
подумал Злояйцын. — “Жабий сын! Опять инструкции под трусами везет. Взять мы
тебя возьмем, а вот в потрохах у себя копаться сам будешь. А не то пургеном
угостим, как в прошлый раз”.
Улыбающийся двухметровый заморец прошел через зал, оглянулся, пнул одну из
кадок и скрылся в туалете, из которого вышел через пять минут в виде маленькой
злобной старушки с тремя пустыми бутылками в сетке. Старушка навскидку обматерила
давно уже не существующую советскую власть и пошла по проходам, вытаскивая
из–под кресел бутылки. “Штамп”, — подумал Злояйцын. Волосы его под фуражкой
встали от презрения дыбом. — “Никакой выдумки! Одно и то же, за что только
конгресс деньги платит!”
Он был неправ, зная, что в одной из бутылок будет свернутое в трубочку липовое
донесение какого–то христопродавца из Генерального штаба, что американца возьмут
за обе щеки с поличным, и всем отвалится премия и отпуск. Но он не знал и представить
себе не мог другого, что нынче же утром, за час до прилета, из игры выйдет
майор Погремушкин, который, собственно, и должен был поставить точку во всей
операции. В его обязанности входило нечаянное столкновение со старушкой в проходе,
пьяная драка и получение и сотрясения мозга и множественных ушибов. Без такой
инсценировки и скандала операция могла стать рядовой, а это помешало бы планам
недавно организованного при контрразведке отдела по связям с прессой. Подполковник
Злояйцын глядел на часы, ожидая, когда Погремушкин появится со стороны аптечного
киоска и, якобы встретив двух пьяных корешей, поматерится с ними о погоде,
а затем в недопустимых выражениях попросит у старушки закурить. Но Погремушкина
не было и не могло быть. Наученные горьким опытом аналитики из Лэнгли внесли
коррективы в свою новую заморочку. От имени несуществующего дядюшки они послали
Погремушкину большущую посылку, в которой были заботливо перевязанные ленточками
пакеты со сладостями, три плюшевых мишки разных расцветок, маленький барабан,
Микки Маус, Буратино, набор автомобильчиков и переводные картинки. Ловкий ход
удался. Ошалевший от такого внимания майор тут же впал в детство, забыл обо
всем и теперь катался на пухлой румяной лошади в парке аттракционов. Поминутно
он звал маму и заливисто хохотал, когда добродушная лошадь наступала на клювы
надутым голубям.
А тем временем быстроногая старушонка выудила из–под дивана нужную бутылку
и, подпрыгивая на поворотах, поскакала к туалету. Там ее уже ждали семеро.
Канализация давно была перекрыта и звенела осторожными шагами и негромкими
разговорами. Ясноглазые мужики из Службы достоверной информации собирались
тихо, без шума взять американского агента и отнять кусок хлеба у своих коллег–конкурентов.
Это Злояйцын понял еще вчера, когда увидел, что туалетная бумага лежит в ведре
не в том порядке, в каком он ее оставил, а унитазная крышка заперта изнутри.
Напрашивался худший вариант развития событий. “Хрена, а не премию!” — подумал
подполковник, зло сжимая в руках пульт управления урной. — “Еще одного хрена,
а не отпуск! Гнида Погремушкин, опять опоздал!”
Все пошло насмарку. И опять из–за Погремушкина. Во всем шестом управлении
ему не было равных по сумме порочных наклонностей. Он много пил, был болтлив,
забывчив, редко и плохо стрелял даже из учебного водяного пистолета, говорил
глупости из любого положения и, кроме того, таскался по таким бабам, лица которых
на снимках для компроматной папки выглядели одной и той же синюшно–размытой
харей. Фотограф из отдела компрометации клялся и божился, что бабы разные,
а компьютер выплевывал фото обратно с резолюцией: “Пол и возраст не установлены”.
Но все эти сплошные и очевидные минусы с лихвой перекрывались одним могучим
плюсом. В задумке организации и проведения скандала Погремушкину не было равных
во всем пространстве между полюсами. У начальства теплели глаза, когда оно
вспоминало, с каким искусством был состряпан скандал в Иордании, когда срочно
потребовалось смешать с песком одного упрямого шейха. На официальном приеме,
во время дегустации, из роскошной шейховой чалмы вдруг с писком поднялись отлично
сработанные ветвистые телескопические рога, из–под фалд выстрелил веревкой
дурацкий хвост с помпоном на конце, подсвеченные непонятно откуда уши мгновенно
окрасились в ярко–зеленый цвет, а с брюк на ботинки закапала характерного запаха
жидкость. Дабы все происшедшее на глазах у гостей нельзя было назвать шуткой,
через три секунды после срабатывания спецэффектов Погремушкин довершил дело
сам. Он забрался на стол, откуда, пользуясь дипломатической неприкосновенностью
и общим опупением, сказал речь о достоинствах шейха как политического деятеля.
Трогая указкой то хвост, то рога последнего, ловкий майор говорил о том, что
нельзя доверять судьбы мира людям с такими ушами, о том, что политика не любит
мокрых штанов. “Поглядите, господа, чем испачканы его усы! Это же за пределами
съедобного! А знаете за что его ненавидит весь гарем?.. А слышали ли вы, на
какие звуки он способен в одиночестве? А хотите глянуть на видеозапись его
беседы с четырьмя юношами и одной овцой ?..” За удачное по месту и времени
перечисление собственных пороков майор получил из рук толстого секретаря вручавшийся
доселе только главам государств орден “Дружбы народами”, был трижды целован,
дважды обнят и навечно овеян прочным служебным иммунитетом.
“Завалили дело…” — еще думала устало голова подполковника Злояйцына, а его
крепкие руки уже откинули крышку урны, и луженая глотка орала сиреной во все
концы зала ожидания:
— Пожар! Убивают! Держи бабку! Сироту ограбили! Наших бьют!
Это был экспромт. Времени на принятие разумного решения не оставалось, бабка
уже тянула лапу к дверной ручке, двое пьяниц были слишком далеко, а девчонка
запуталась пальцами в приклеенных косичках и глупо дергала локтями.
— Врешь! Я честная бабка!! — взвизгнула старушонка, вцепившись каблуками в
кафель и резко дергая дверь на себя. И в этом была ее ошибка. Умные головы
в Лэнгли предвидели это. И заблаговременно предупредили своего агента. Но он
был сбит с толку и глаза его были выпучены так сильно, что искажали общую картину
ситуации. В России не принято делать резкие движения там, где ходит и плюет
на пол много народу. Валясь навзничь, неплохой в целом агент допустил вторую
ошибку. Он продолжал держаться за ручку двери. Последняя легко оторвалась и
оглоушила бабку с таким треском, что у ближайших кадок полетели предохранители.
Остальное было делом техники. Справившаяся с косичками девчонка подбежала к
старухе, запихнула ей мячик под мускулистый живот и с криком “Отдай, отдай!”
залилась слезами. Подошедшие пьяницы упали рядом, натянули дверь на себя и
задергали ногами, изображая невинно пострадавших трезвенников.
— Что с вами? — с деланной заботой спросил бабку вмиг очутившийся рядом подполковник.
Взгляд его как бы случайно наткнулся на выпавшие из бабкиных карманов два гранатомета,
термос, черные очки и зацелованную до неузнаваемости фотографию американского
президента. Злояйцын выпрямился и негодующе глянул на опустившего глаза агента.
— Так вы не бабушка?! — с гневом воскликнул он и, не вынеся разочарования,
отвернулся. Через зал к месту происшествия уже летели корреспонденты, комментаторы
и адвокаты. Фонили микрофоны, вспыхивали вспышки, в туалете сработал сливной
бачок, и гулкие шаги, удаляясь, дополнялись угрюмым молчанием.
— Не боись, дьявол! — подмигнула пойманному агенту девчонка. Она шлепнула
его мячиком по голове и поцеловала в носик. — Мы кадры ценим. На жвачку тебя
потом обменяем.
Евгений Шестаков
http://www.shest.ru
Фотография Андрея Каменева
